Староконный рынок?.. А где он находится?..

Человек с Большого Фонтана, чьи белые туфли говорят о скромном желании отдыхать целый год, будет категоричен: «Это на конечной пятого трамвая». В его мыслях плавает малабарский данио, и он знает, кто кушает дафнию каждый день.

Молдаванка уже сменила архаичные газовые баллончики на пит-буль-терьеров. Теперь на улицах гораздо свободней. Здесь уверены, что Староконный – на Косвенной. Чтобы поговорить за жизнь, таких великих знаний, конечно, мало, и на Молдаванке спросят:
- «Вы имеете в виду «Птичий?»

Центр, вычесав с утра пучеглазых, подушечных котов, отправится кратчайшим путём: улица Раскидайловская или Градоначальницкая, ныряющая вниз, как в огромную прорубь. Сейчас, впрочем, метут по Ленинградской, там злачная барахолка.

Хаджибеевская дорога, Слободка, камышовый Лиманчик, нагрузившись кроличьими клетками, прикидывают, что место сие всё-таки на Балковской, затем – так себе: немного ножками вверх по спуску.
- «А нутрия вам не нужна?»
- «Значит, с ваших слов, Староконный получается в районе Автовокзала?..»
- «Как мех играет. Прижмите к себе».

Интеллигентные Черемушки, создавшие в микро-пятиэтажках цивилизацию макро-хомячков, оперируют автобусными маршрутами.

Все это так. И не совсем...

Староконный – в любом месте Одессы. Он начинается с голубого птичьего пёрышка, что плавает по улице над головами. Оно никогда не сядет на тётку с мешком. Пёрышко парит в воздухе, потому что ищет именно вас, вашу душу. И когда найдет, вы будете страдать, пока не вернетесь. К себе самому, на Староконный.

Вот уже несколько лет, как на Староконный рынок попали дрожжи лихой современной коммерции. Побурлив на газетах, кислых картонках, разложенных на асфальте, и в глубине пятнистых прилавков, они разнесли пышное одесское тесто, обрушив ближайшие дома и завалив ракушечные заборы. Рынок поднялся над серым битым асфальтом, сверху появилась румяная корочка из ярких крыш. Магазинчики теперь считают на дюжины, продавцов – сотнями, а покупателей – на калькуляторе.

На Староконный я спешил впереди себя. У меня постоянный маршрут: через барахолку на Ленинградской. Здесь главное – не наступить и обойти. Два раза в неделю где-то рядом открывается огромный чулан. Занятных вещей предостаточно.

Сегодня изобилие всевозможных рогов. Я видел лосиные, муфлона.
– А это чьи?
– Да тоже какой-то скотины.

У бывшего центрального входа продавалась изумительная лисья шкура. Черный мех сиял, как Северное сияние.
– Это, между нами, лис.
– Откуда я знаю? – моя спутница привыкла сомневаться во всем.
– А вот, смотрите, еще лучше – потрогайте здесь.
– Конечно. Думаете, ваша шкура станет в два раза больше?
Мужики прыснули, потом стали хлопать в ладоши. Именно тогда мимо нас пронесли на рынок клетку с большим серым жако...

Громкие аплодисменты, которые я услышал спустя минут двадцать, брызнули мне в лицо, словно ледяная вода. На какое-то мгновенье я испытал полную оторопь. Серогрудый жако провернулся на ветке и, смещаясь на когтистых лапах, перебрался к самым прутьям высокой клетки. Он узнал нас первым и был рад, что доморощенный спецэффект произвел такое бездонное впечатление. Моя спутница, чей профиль волнует даже отражаясь в желтом птичьем глазу, рассмеялась; она сразу сообразила, в чем дело:
– Лисья шкура, – напомнила она мне.
Попугай выждал и что-то про-ш-ш-ш-шепелявил.
– Не делай из себя глупости, – попросила хозяйка. Она сказала это без всякого раздражения, и наш разговор потек ручейком.

Жако – самый талантливый попугай. 300-400 слов норма даже для средней птицы. Замечательно, что жако не просто запоминает слово, а «присваивает» его вместе с ситуацией. И вспоминает больше «по случаю». Бывает так, что через довольно продолжительное время. Слово, фраза, услышанные в условиях необычных, схватываются практически сразу.
Подобно всем большим попугаям, жако обидчив, злопамятен.
Я удивлен:
– А как же можно обидеть птицу?
Попугая легко обижает тот, кто его просто не понимает. Такой человек не составит себе труд сообразить, что, скажем, попугаю нужны свежие ветки, место, где можно поточить клюв. Попугай не только отчаянно любопытен, он – хотя в это трудно поверить, – может быть по-человечески ласков. Глупо и бесполезно кричать: «Ты содрал полировку!» Он сделал это, так как не мог иначе по своей сути. Блестящие сережки в чужом или родном, хозяйкином, ушке приводят птицу в нахальный восторг. Потрогать, покачать клювом, ещё лучше – спереть...
Многие отмечают, что обиженный попугай смотрит в сторону, старается укусить. Клюв, который легко раскалывает грецкий орех, может нанести серьезную рану.
Жако сегодня тоже не очень-то в духе. И погода не располагает – сырой, сумрачный ноябрьский день, и, как выяснилось, его уже продавали. Тоскующую, больную птицу вернули, не попросив деньги назад.
– Теперь только в хорошие руки, – обещает попугаю хозяйка.
Жако молчит.

Я уже слышал про удивительный факт. Человек может внушить страх практически любому животному. Вспомните, как какой-нибудь теленко-подобный «ньюф» прячется от поводка истеричной хозяйки. Попугай человека не боится. Осторожничает, но не боится. Думается, здесь только одно разумное объяснение: он – птица, мы властвуем в разных стихиях. Попугай не случайно встречается в геральдике многих стран.

Рядом с клеткой жако изредка рвет глотку парочка неразлучников. Мне говорят, что «ударяет по Бетховену» вид «неразлучник краснолицый». Ряшки у них и в самом деле пивные. Попугайчики, яркие, будто новенькие игрушки, тесно прижались друг к другу.
«Он когда-то говорил, – рассказывает владелец про желтого самца. – Потом связался с ней...» У мужчины красивый, оперный голос. Тоже, наверное, пел.

Оксана, похожая на куклу Барби, которых делают для продажи в Перу или Венесуэле, разводит «карелл». Это небольшой, тоже говорящий попугай. У кареллы длинный, тонкий хвост, на макушке хохолок из нескольких непослушных перьев.
– Очень привязчивы. Как собачки. А вон тот – так ещё и музыкальный талант. Я выпускаю его раз в день полетать; если услышит музыку, садится на паркет и начинает танцевать.
– Это как – дрыгает лапами?
– Вращается вокруг себя. В одну сторону, другую. Если закружится голова, тогда падает на бок. Очень борщ любит: забирается на стол и лезет ногами в тарелку.

Про волнистых попугайчиков сказано-пересказано. Но мне показали одного оригинала, который треплет нервы хозяйке, хотя бы раз в день прикидываясь дохлым.

В рядах, нахохлившись на сыром воздухе, дремало несколько «амазонов». Этот попугай кричит – поёт? – редко. Когда-то давно я спросил у плосколицего индейца, почему они зовут амазонов «курика»? Малый по-особенному щелкнул пальцами, птица мгновенно встрепенулась.
– Ну и петух! – отшатнулся я прочь.

Любой попугай не может существовать без общения. У одинокой птицы тусклое оперение, виноватый, просящий вид. Молчунам, философам и занятым людям не стоит покупать и губить пернатую душу.

В королевстве кривых носов сегодня был день вручения верительных грамот. В проходе представлялась черная, блестящая антрацитом, великанская курица. «Стопроцентный кохинхин. Будет не менее шести килограмм». Я вспомнил: «Кохинхина» – старинное название Вьетнама. Были еще голуби, чижики и щеглы, в которых влюблена Жевахова гора; канарейки с Ближних Мельниц, вновь куры – пушистые, точно ангорские кролики, нежно-кофейной раскраски. Оказалось, они так и называются – «пуховые».
– А мясо у них черное, – взялся за меня какой-то знаток. Через фразу он сказал, что кроликов больше всего в Алтестово, но зайца подстрелить легче. Ещё легче могли завять мои уши. Я забрал их назад и бросился наутек.

В клетке, что стояла на границе «рыбных» рядов, весело клевали зерно перепелки. На дне лежало несколько веселых конопатых яичек.
– Это снесли только сейчас.
Я прикоснулся к одному пальцем. Оно было теплое. Живое, живое...

Евгений Гуф.